Казалось, каждый обитатель города был поглощен интересом к этому делу. Из-за этого Кэйт чувствовала себя монстром, выставленным на всеобщее обозрение. Она делала над собой огромные усилия, стараясь держаться достойно и приветливо. Ведь не каждый день женщину обвиняли в убийстве мужа, особенно в таком маленьком городишке, как Роузберг.

Закария сидел рядом с Маркусом в нескольких рядах позади нее. Ей очень хотелось обернуться и хоть раз взглянуть на него, но на нее было устремлено столько глаз, ищущих доказательств вины в ее манере поведения, судящих, а порой уже и осудивших ее, что чем меньше внимания она привлекает к себе и своему мужу, тем лучше для них.

Она чувствовала облегчение, касаясь медальона, висящего у нее на груди, и с нежностью вспоминая тепло рук, надевших цепочку ей на шею. Зак! Мысли о нем утешали ее. Они прожили вместе так мало, но чем дальше уходили эти дни, тем милее представлялись ей. Казалось, целая жизнь прошла с тех пор, как она покинула дом. Рассыпавшийся по кухне горошек. Тихий ночной смех. Объятия при свете луны.

Когда судья занял, наконец, свое место и тремя ударами молотка возвестил о начале слушания, Кэйт вздрогнула, ее прошиб холодный пот. Адвокат, нанятый Заком, весь вечер объяснял ей, как она должна вести себя на суде, но она мало что запомнила. Все теперь казалось ей нелепым, искусственным. Ей хотелось закричать, что ее жизнь выставлена на всеобщее обозрение, но она промолчала, выпрямилась и положила руки на колени. Пока говорил обвинитель, Кэйт не могла уловить смысл его слов, теряла связь между ними. Затем выступил Чарльз Дефлер.

«Семейные неурядицы… боль и страдания… четырехлетний ребенок должен быть принят во внимание… невинные жертвы…». Кэйт слушала и не слышала. Все это не отражало реальности. Вернувшись к столу перед скамьей подсудимых, Дефлер ободряюще пожал ее руку.

— Большинство присяжных тоже имеют детей, я бился за их расположение изо всех сил! Надеюсь, мне удалось привлечь их на нашу сторону, — шепнул он, не скрывая самодовольства. — Кое-кто из них нам несомненно симпатизирует.

Отцы семейств обычно имели жен, значит, были мужьями. Кэйт сомневалась в их сочувствии. «Справедливый приговор выносит суд присяжных, состоящий из таких людей, как и подсудимый». Она не помнила, где слышала эти слова, но совершенно ясно, что право быть судимым равными себе не относилось ни к людям другой расы, ни к женщинам. Она хотела бы видеть на скамье присяжных женщин, домохозяек и жен. Только они могли бы понять, что вытворял Джозеф с нею и ее дочерью.

— Вы прекрасно ведете себя. Продолжайте в том же духе, — шептал Дефлер ей на ухо.

Кэйт стиснула руки. Она вообще никак себя не вела. Только сидела неподвижно, перепуганная до смерти, не сводя глаз с судьи. В ее памяти возникали отрывки молитв, слова и фразы, не связанные друг с другом. Она старалась дышать ровно, но чувствовала огромную слабость.

Были заслушаны показания Коронера. Шум в ушах помешал Кэйт понять, что тот говорил. Может ли быть что-нибудь хуже этого? Мысли Кэйт пришли в полное смятение. Все шумело, плыло перед нею, слова куда-то исчезали, оставался лишь пустой звук. К горлу подступила мучительная тошнота. Она вцепилась пальцами в стул.

— Вы должны выступить! — шептал ей Дефлер. — Миссис Мак-Говерн! Миссис Мак-Говерн! Вы должны встать!

Кэйт видела блеск полированного дуба. Встать? Это донеслось откуда-то, за сотни миль от нее. Какая-то неясная фигура поднялась из-за стола секретаря и приблизилась к ней. Чья-то мягкая ладонь взяла ее за локоть и помогла подняться. Едва передвигая ноги, Кэйт двинулась вперед. Положив руку на Библию, она поклялась говорить правду, только правду и ничего, кроме правды. Сделала еще несколько шагов по ступеням вверх. Теперь она стояла напротив присяжных.

Это напоминало восхождение на эшафот. Кэйт споткнулась и чуть не упала. Ее поддержала чья-то сильная рука. Она опустилась на что-то твердое, почувствовав жесткие подлокотники кресла. Боже, сколько лиц смотрело на нее! Осуждающие глаза. «Убийца!» — вот что читала она в них.

Она переводила взгляд с одного безжалостного лица на другое, и страх терзал ее. Присяжные тоже смотрели на нее осуждающе-сурово, подтверждая худшие из ее подозрений. Многие из них наверняка верили слухам, которые распространил Джозеф. Должно быть, они считают, что, не наказав ее, поощрят других жен убивать своих мужей.

Кэйт хотелось броситься прочь отсюда. Она не должна была идти на это! Никогда! Надо было оставить Джозефа погребенным под розами и «адеяться, что все обойдется. Ведь могло случиться и так.

Пытаясь найти хоть одно сочувствующее лицо, Кэш встретилась взглядом со светло-карими глазами. Впившись в эти глаза, она словно растворилась в них. Полные боли, родные глаза! Растрепанные ветром темные волосы. Лицо, навеки врезавшееся в ее память. Она глубоко вздохнула. Только что расплывавшийся зал суда обрел четкие очертания. Она вцепилась в подлокотники кресла. Светло-карие глаза. Она черпала в них силу. «Ради Бога, не падай духом! — говорили они. — Все будет в порядке, Кэти, девочка!»

И Кэти вдруг поверила, что так действительно будет.

«Ты так веришь в героев, волшебников и чародеев, мистер Мак-Говерн! Можешь ли ты призвать их на помощь?» Кэйт уже знала, что ответ на этот вопрос был и всегда будет: «Да!». И чем дольше она смотрела в эти любящие глаза, тем сильнее убеждалась в том, что все будет в порядке. Она подняла голову, вскинула подбородок. Глаза ее вспыхнули, она поняла, что он гордится ею. Он действительно гордится ею! Она не могла понять, почему. Ее трясло от страха, она была на грани обморока. Ее охватила смертельная слабость. И он гордился ею в тот момент, когда она чувствовала себя величайшей в мире трусихой! Мог ли он не видеть этого?

Его губы искривила усмешка. Затем он беззвучно произнес: «Пошли их к чертям, Кэти, девочка!»

Угадав это, Кэти едва удержалась, чтобы не ответить таким же смешком. Только Зак мог вести себя в суде так непочтительно. Она покосилась на судью, испугавшись, не заметил ли он этого, но судья смотрел только на нее.

Обвинитель от штата Роджер Вилкокс приблизился к ней. Лицо его выражало участие. Он спросил:

— С вами все в порядке, миссис Мак-Говерн? Вы очень бледны.

Встретив его взгляд, Кэйт поняла, что участие Вил-кокса притворное. Обычная игра перед присяжными. Он хотел показаться им добрым и участливым, тогда как на самом деле жаждал крови.

Кэйт облизнула губы. Правду, только .правду! Если она не отступит от этого, он не сможет ее поймать.

— Я чувствую себя хорошо. Ну, почти хорошо. Н-нервничаю. Очень нервничаю.

— Это вполне понятно, миссис Мак-Говерн. Должен заметить, вы проявили незаурядную смелость, придя с повинной. Вынужден признать, что восхищен вашим поступком. У меня, пожалуй, не хватило бы на это смелости…

Кэйт преодолела оцепенение.

— Я не чувствую сейчас никакой смелости. Я так напугана, что, если бы могла, удрала бы отсюда.

В зале послышались смешки. Кэйт с облегчением поняла, что смеются в основном мужчины. Она немного успокоилась. Разумеется, не каждый мужчина видит в ней преступницу.

Серые глаза обвинителя смотрели строго и холодно, хотя губы его тронула улыбка.

Выражение лица судьи смягчилось. Кэйт показалось даже, что ему хочется по-отечески похлопать ее по плечу. Почти все страхи покинули ее.

— Вы готовы ответить на несколько вопросов? — спросил Вилкокс. — Насколько я понимаю, вы в деликатном положении?

Кэйт выдержала его пристальный взгляд. Хотя она еще не сказала об этом Заку, то, о чем он сообщил судье, оказалось правдой: Кэйт уже знала, что беременна.

— Да, — отозвалась она, — это так.

Обвинитель обратился к зрителям, заполнявшим зал, и, повысив голос, сказал:

— Приношу поздравления мистеру Мак-Говерну. Великолепно сработано! — Он подошел к своему столу и полистал записи. — Когда вы поженились? Ах, да… Полтора месяца назад…

— Почти два, если считать недели, — возразила Кэйт. Она почувствовала, как лицо ее заливает краска.